От автора

На свете есть люди, по которым скучаешь, потому что, находясь с ними, чувствуешь, что они совпадают с тем, что в тебе есть вечного, дают возможность забыть о преходящей нищете мира сего и предвкусить радость утешения вечного. Таким человеком – монахом высокой меры духовной – является и авва Макарий Продромит.

Как и старцу Петронию^[1] и авве Иулиану (Лазару), таким же убеленным сединой старцам, ему никого не нужно учить словом: достаточно взглянуть на такого старца, и ты уже всё понимаешь, знаешь, каким путем идти. Он сухощав – явное свидетельство суровости аскетических подвигов, всегда молчалив, а его пронзительный взгляд смотрит прямо в глубь твоей души. Однако за видимой строгостью этого монаха прячется такая доброта, какой я никогда за свою жизнь не встречал.

Когда в аскетических подвигах истончилось его тело, авва Макарий стяжал духовное зрение, так что я, завидев его, поторопился завернуть куда-нибудь за угол, потому что боялся, что он моментально увидит всё мое недостоинство и грехи… Да я и теперь еще не уверен, что он не видит меня насквозь, а вот в его смирении и душевной чистоте сомнений ни у кого быть не может.

Чистый от страстей, обычно дающих о себе знать в помыслах, старый пономарь Продрома стяжал столько невинности и бесхитростности, что кажется, будто он больше не обитает в мире сем. Поскольку старец Макарий относится к числу преуспевших монахов, отогнавших мрак от своей души, то он может исследовать глубины своего сердца. Христос сказал, что Царство Божие внутри вас есть (Лк. 17: 21), и именно поэтому он для этого больше не нуждается в каких-нибудь неверных внешних действиях.

Меня, прилепившегося к миру, густое облако страстных помыслов всегда отделяет от Бога, а батюшка с малых лет понял, что рассеянность ума происходит от шума, и с 15 лет отдалился от мира за монастырскими стенами. Сегодня в его келье, куда он никого и никогда не приглашает, стоят только койка (больничная), стол, на котором лежат несколько книг, подсвечник со свечой из добротного воска, которая освещает ему Псалтирь и путь спасения, и большие ветхие часы, которые всегда обрывают его отдых и первым приводят в церковь.

Эти предметы да уголок с образами составляют всё стяжание аввы Макария за 70 лет монашеской жизни. У него нет ни коврика на полу, ни стула, так что в тот единственный раз, когда я удостоился привилегии переступить порог его кельи, мне пришлось сидеть… на подоконнике (благо толстая скитская стена очень подходит для этого). А часы – не предмет роскоши, они нужны авве, чтобы исполнять свое стародавнее пономарское послушание.

Отец Макарий любитель безмолвия, и его можно найти только в церкви, потому что он больше нигде не показывается, а если направит стопы свои к келье, то выйдет оттуда не иначе, как в час общей молитвы.

Так что он не привык вести разговоры без цели и надобности, и от него трудно услышать слово на пользу души, потому что его просто трудно убедить поговорить с кем-нибудь. Его надо подстеречь, когда завершатся богослужебные последования, ведь он, всю жизнь служа пономарем, должен запереть церковные двери. И тогда он может не медля пойти только по двум дорожкам: или к своей келье, или к скитской трапезной, если только что закончилась вечерня.

Так я много раз подкарауливал его и в продолжение семи лет собирал сказанные им слова. Их никогда не было слишком много, потому что даже когда мне удавалось поговорить с ним с глазу на глаз, он особо не задерживается на болтовне, ибо говорил, что «разговор – даже хороший! – может навести искушение». Поэтому его слова так редки и драгоценны.

Беседа со старцем

– Тяжело вы говорите, отче…

– Так в миру ведь говорят иначе. И мир мешает тебе говорить с Богом, оставаться наедине с Ним. Для того я и бежал из мира, чтобы было по сказанному: «только я и Бог»^[2]. Когда говорят двое, сказанное всегда остается втайне, а когда больше… тайна исчезает.

Мир мешает тебе говорить с Богом, оставаться наедине с Ним

– Батюшка, а почему монахи так остерегаются мира? Я имею в виду не бегство монаха из мира, а скорее необщение с мирянином. А он, может, ждет от монаха важных ответов.

– Мудрость мира сего – безумие для нас. Пока не отбросишь всё внешнее знание, не умудришься во Христе. По этой причине монаху трудно быть понятым мирянином: сокрытые страсти и мирские помыслы мешают ему иметь умное зрение невидимых вещей. Как же мне тогда говорить ему о Божественном? Разве он не скажет, что это бессмысленные речи? А может, сочтет меня безумным. Мы не можем служить двум господам: ты любишь или мир и то, что в нем, или Бога.

И потом, монаху надо остерегаться славы от людей, чтобы не лишиться славы от Бога, ведь слава дольняя может устранить славу горнюю. И следует никогда не забывать сказанное апостолом языков: знание надмевает (1 Кор. 8: 1). Вот сколько неприятностей на пути приближения мирян к монахам!

– Батюшка, людям века сего хотелось бы… более «видимого» Бога! Я знаю, что «Отец твой, Который втайне», – это мой Господь, но этот рационалистический век всё время просит «знамений и чудес».

– Бог таинствен и таинственно совершает наше спасение, через Святые Таинства. И наша связь с Ним тоже таинственна, но никто не может сказать, что она нереальна, хотя и совершается втайне. Помимо видимой стороны Таинств, всех символов и действий, окружающих их, Бог совершает Свои чудеса таинственно, но реально. Он омывает тебя от Адамова греха крещением, усиливает твои дарования миропомазанием, исцеляет твое тело и душу освященным елеем на соборовании и подает прощение грехов на исповеди.

А если ты соделаешься во всем чистым, Бог придет, чтобы жить в тебе, когда ты будешь причащаться. Это великая тайна! И только в Церкви. Поэтому нет спасения тем, кто вне Церкви. Церковь не должна делать ничего другого, как только приобщать к Богу тех, кто верит в Него. А может ли быть что-нибудь больше этого? Может ли значить что-нибудь больше, чем спасение? Церковь должна заботиться только о спасении верующих, а об остальном позаботится Бог. И Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6: 4).

Похоть и гнев – страсти, которые всегда надо держать в руках: они затемняют духовное зрение человека

– Какие из наших страстей самые погибельные для души, отче?

– Похоть и гнев – это страсти, которые всегда надо держать в руках, потому что они затемняют духовное зрение человека. Когда солнце садится, оно уступает место тьме. Так и удаление Духа из человека уступает место страстям, губительным для души. А ты, приобщаясь к внешнему, забываешь о внутреннем, и над ним берет власть… «зверь». Между тем, если мы кормим зверей нашими страстями, то как же нам их умертвить? Если мы не побеждаем видимого, то как же одолеем невидимых духов сопротивных?

– Батюшка, многие из нас жалуются на скорби…

– А ты что думаешь, Бог не видит скорбей человека? А если Он их попускает, то к нашей же пользе делает это, ведь так мы, может, получаем воздаяние за свои грехи здесь, в этой жизни, и, может, Он избавит нас от вечных мук там. Может, скорбями Он прикрывает наши тайные грехи и сохраняет наше доброе имя. Испытания – это хорошо, потому что они – знак того, что Бог не забыл нас до конца. Ведь испытание вашей веры производит терпение, и с великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, говорит святой Иаков, родственник Господень, в своем Послании (Иак. 1: 3, 2).

Бойся только Бога (а не скорбей), потому что всё в Его власти, и что бы с тобой ни случилось, это может произойти только по Его воле или попущению. Зачем же тебе теряться в догадках, когда Он печется о тебе (и, думаю, делает это лучше тебя)? Ищи того, что принадлежит Ему, а остальное всё приложится тебе (см.: Мф. 6: 33). Если же нет, тогда помни о том, что сказал апостол Павел, что Бог, Который верен, не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но с искушением приготовил и способ выйти из него, чтобы вы могли его перенести (1 Кор. 10: 13).

– Есть отцы, которые успокаивают, а есть такие, которые приводят меня в смятение. Почему так происходит, батюшка?

– Когда отпадаешь от ведения Бога и ум твой преклоняется к помыслам, подкрадывающимся тайком, ты теряешь свое устроение и мир. И это состояние передаешь и другим.

– Можно ли приблизиться к Богу богословствуя, батюшка?

– Нет. Только с пронзенным сердцем. Те, кто богословствует, могут иметь излишнюю уверенность в своей силе познания и утратить смиренномудрие. Чем пребывать в пытливости, полезней очистить душу свою слезами и покаянием, и, делая так, ты скорее приблизишься к Господу.

– Прошу тебя: дай мне совет, авва!

– Никогда не отделяй ум свой от молитвы! Но напрасно ты будешь внушать себе, что это необходимо: если у тебя не будет любви, ум твой не будет оставаться прилепленным ни к молитве, ни к Богу.

– Мне довелось слышать от некоторых молодых людей нашего времени, что они допускают существование Бога только потому, что хотят, чтобы Он оставил их в покое! Мол, они не просили, чтобы их создавали, поэтому просят Его предоставить их их собственной воле. Речь идет о довольно образованных молодых людях, которым кажется, что образование и культура принесли им своего рода экзистенциальное несчастье.

– Ошибочных путей очень много, а хороший один, и он ведет к Богу. Культура действительно может усугублять страдания, когда человек узнаёт, сколького он не знает, и понимает, сколького не сможет узнать никогда.

Эти люди всегда одиноки, потому что неверие обособляет. И их проблема в том, что у них охладела любовь

Эти люди всегда одиноки, потому что неверие обособляет. Верующий знает, что от ближнего ему может прийти и спасение, но и смерть тоже. И я знаю, что мой брат – мое спасение, но это предполагает любовь. И в этом и заключается проблема молодых, о которых ты говоришь: у них охладела любовь.

– К сожалению, я знаю, что это происходит в последние времена, батюшка…

– Один Бог знает. Ты говоришь, они образованные. Значит, они много читают, задаются какими-то вопросами, хотят понять мир. Но пришедший к вере уже не нуждается в поисках: ему достаточно Бога, ведь Он наполняет его всем и может сделать так, чтобы он понял больше, чем мог бы понять когда-либо, собирая мирскую мудрость.

Если они много читают, спроси их: а читали ли они самую лучшую из книг – Библию? Что задаются вопросами – это опять же не плохо: и у истинных верующих есть вопросы, но только сомнений нет. Если же они отдают предпочтение мудрости, тогда они не на Божием пути, а на своем. А свой путь не принесет им ничего, кроме несчастья, потому что это не путь Божий!

– И что же вы им посоветуете?

– Больше не стараться понять ни мир, потому что это тщетное дело, ни даже Бога, потому что это еще большее безумие, а лучше пусть попытаются узнать, чего именно хочет от них Бог. И когда поймут это, будут знать и Путь. Только пусть всегда помнят, что Христос сказал: без Меня не можете делать ничего (Ин. 15: 5), и так стяжут смирение, которого им не хватает.

– Да. Знаю, «знание надмевает»! Более того, я думаю еще, что «знание» создает у нас иллюзию того, что мы можем обхитрить диавола. Не так ли, батюшка?

– Так ведь если тебе кажется, что ты борешься с ним, ты уже одурачен.

Если тебе кажется, что ты борешься с диаволом, ты уже одурачен им

– И как же тогда избавиться от его сетей?

– Уклонися от зла и сотвори благо (Пс. 33: 15).

– Знаю, что так говорит псалмопевец Давид, и еще думаю, что он совершенно прав, но в миру это сделать трудно, отче. Как вы посоветуете мне достигнуть исполнения этого стиха?

– А я знаю? Дерзай быть хорошим.

И старец сказал глубокомысленное слово:

– Тебе нужна отвага, чтобы попытаться быть хорошим, потому что всегда кажется, будто ты один в делании добра. Но это вовсе не правда: ты не можешь быть один, когда ты с Подателем добра!

***

И тогда я вспомнил, что в мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир (Ин. 16: 33).

Непопечение о преходящем и очищенность от всего лишнего всегда отличали авву Макария. Я всегда хотел что-нибудь подарить ему, но не мог, потому что он равнодушен к материальным вещам. Когда я его спрашивал о чем-нибудь, чтобы ему привезти это, он отвечал, что ничего не желает для себя, кроме терпения. И снова терпения. Ведь претерпевший до конца спасется (Мф. 10: 22), и совершенства без претерпения искушений тоже не достигнешь.

Но как-то, видя, что я не дам ему покоя со своим желанием осчастливить его чем-нибудь, он дал себя уговорить и сказал, чтобы я привез ему витаминов. Я, разумеется, с радостью их привез. Но потом мне предстояло узнать, что он их забыл на окне и они растаяли под лучами палящего солнца!

Всегда обращенный умом к Богу, афонский старец тихо шагает в моей памяти, старательно ступая на каждую продромовскую плиту и непрестанно молясь: на шаг правой – «Господи Иисусе Христе», левой – «Сыне Божий», и снова правой: «помилуй мя, грешного».

Так держит путь в вечность – на встречу с Богом – авва Макарий Продромит.