На днях по социальным сетям разошелся документ, выпущенный богословской комиссией Константинопольского Патриархата и одобренный его синодом. Документ называется «За жизнь мира. На пути к социальному этосу Православной Церкви» и опубликован на ряде языков, включая русский.

В его составлении приняли участие ряд богословов — первым из которых упоминается либеральный православный богослов  Дэвид Харт.

Прискорбнейший раскол в православном мире, вызванный грубым и беспринципным властолюбием патриарха Варфоломея, еще не означает, что все, кто находятся в общении с ним, отпали от благодати или что богословы, находящиеся в общении с Константинополем, не могут сказать ничего доброго. Конечно, Константинопольский патриархат — не монолит, в нем могут быть разные люди. Более того, люди, проявляющие явные недостатки в одной сфере, могут говорить совершенно справедливые вещи в другой. Поэтому я не был настроен отвергнуть этот документ только потому, что он исходит от Константинопольского патриархата.

Однако внимательно ознакомившись с ним, я должен сделать вывод, что проблема глубже, чем личные грехи нынешнего константинопольского патриарха. Документ свидетельствует о глубоком дрейфе в сторону либерального богословия, когда проповедь слова Божия подменяется проповедью определенного рода социального активизма, а цитаты из Писания и Святых Отцов подтягиваются к повестке дня, которую задают внешние по отношению к Церкви силы. Документ, увы, выглядит более политической, чем богословской декларацией — причем декларацией решительно левого толка.

Конечно, самым заметным маркером богословского либерализма является пересмотр этики в области пола — потому что в этом случае отвержение слова Божия является явным и недвусмысленным — но такой пересмотр является результатом глубокого сдвига в понимании того, что такое вообще Евангелие и каковы цели христианской жизни.

Но обратим внимание на сам маркер. Документ говорит: «Следует также учитывать, что фундаментальным правом каждого человека, которое ни одна государственная или гражданская власть не может нарушить, является право не подвергаться преследованиям или ущемлениям прав на почве сексуальности… Все христиане должны всегда искать друг в друге образ и подобие Божии и противостоять всем формам дискриминации в отношении своих ближних, независимо от их сексуальной ориентации»

Формально, если рассматривать эти слова вне современного контекста, с ними можно было бы даже и согласиться — Библия не есть уголовный кодекс, государство не должно преследовать и поражать в правах блудников, мужеложников, пьяниц, злоречивых и прочих упорных грешников. Грех и уголовное преступление — разные, хотя и частично перекрывающиеся категории. Конечно, грешников нельзя ненавидеть — все мы грешны, и Бог всем нам ищет спасения.

Но у любого высказывания есть контекст — и в современном политическом контексте «ущемлением», «дискриминацией» и, конечно же, «ненавистью» называется любое несогласие с ЛГБТ-идеологей, выраженное в какой бы то ни было форме. Вас непременно обвинят в «ненависти» и «дискриминации» если вы вслух заявите, что брак — это союз мужчины и женщины, люди от рождения принадлежат к одному из двух полов, а переделать мужчину в женщину (и наоборот) при помощи убойных доз гормонов и калечащих операций невозможно биологически. Во многих странах вас запишут в «ненавистники» (с бедственными последствиями для вашей карьеры) если вы хотя бы публично усомнитесь в оправданности практики, когда детей, объявленных «трансгедерами» пичкают тяжелыми гормональными препаратами, чтобы застопорить процесс полового созревания, вбивают им в голову, что они должны относить себя к противоположному полу, и готовят к отрезанию гениталий.

В этом общественно-политическом контексте заявление константинопольских богословов о «праве не подвергаться преследованиям или ущемлениям прав на почве сексуальности» и долге «противостоять всем формам дискриминации… сексуальной ориентации» выглядит как недвусмысленная поддержка идеологии, язык и понятийный аппарат которой они заимствуют. Идеологии, совершенно несовместимой с христианством — да и со здравым смыслом.

Отречение от ясного библейского учения ради текущих идеологических поветрий — язва, глубоко поразившая протестантский мир, и, хотя и в меньшей степени, но заметно — католический, теперь уже на официальном уровне заявляет о себе в православном. Это очень печально, но такие язвы не проходят сами собой, от того что их стараются не замечать.  Им надо противостать как можно раньше.

Такое бедствие, однако, является результатом определенного идейного развития — которое в рассматриваемом документе наблюдается в полной мере.

В западном христианском мире различия между либеральным и консервативным отношением к вере сложились уже давно — и мы хорошо знаем, как они выглядят. Для консерватора главной заботой христианина является спасение душ — как своей, так и ближних — для вечности, а главной проблемой — личный грех, который этому спасению угрожает. Главная проблема человека находится внутри — это грех в его собственном сердце — и главная работа христианина состоит в покаянии, преодолении, по благодати Божией, своей личной греховной испорченности. Человек будет орудием Божиим в мире, «сосудом в чести, освященным и благопотребным Владыке, годным на всякое доброе дело» (2Тим.2:21), когда он даст Богу действовать через себя, смирив свой личный эгоизм и своеволие.

Общественные институты тоже, конечно, поражены грехом, и реформы, с консервативной точки зрения, могут быть важны и даже необходимы — но они вторичны по отношению к личному спасению и преображению людей, по одному за раз. Общественное благоустроение не исцеляет греха в человеческом сердце — хотя может сдерживать его действие, подобно тому, как правильно подобранная диета и лекарства могут облегчать течение хронической неизлечимой болезни.

Для либерального богословия спасение конкретных душ в вечности не является чем-то первостепенным; иногда складывается впечатление, что ни в какое вечное спасение либералы вообще не верят. Впрочем, обычно оно не отрицается, оно просто перестает быть главной заботой — нередко либералы (как один из авторов рассматриваемого документа, либеральный богослов Дэвид Бентли Харт)  просто говорят о всеобщем спасении — а раз в вечности все все равно будут спасены, беспокоиться о чьем-либо вечном спасении и не нужно. Целью христиан поставляется другое — улучшение жизни на земле путем социальных реформ. Как мы и видим в рассматриваемом документе, Евангелие интерпретируется в чисто посюстороннем смысле — как программа социальных реформ, грех — как свойство неправильно устроенного общества, а не человека, а основное христианское действие — не покаяние, а социальный активизм. Зло находится не в моем сердце — а в других людях, банкирах, управляющих крупных корпораций, правительствах, фундаменталистах, и еще каких-то дурных людях, угнетателях, с которыми надлежит бороться.

Трагическое понимание того, что зло заражает всякий скальпель, которым его пытаются вырезать, дорога в ад вымощена благими намерениями, а революционеры, желающие облагодетельствовать человечество, только страшно умножали его бедствия, находится совершенно вне либерально-христианского сознания.

Но рассмотрим подробнее ряд серьезных подмен, возникающих в документе. Что сразу бросается в глаза — это обличения капитализма и разговоры про долг христиан заниматься перераспределением доходов. Как сказано в документе, «такое перераспределение – не более чем справедливое возмещение долга, который богатые должны уплатить бедным за их непропорционально бóльшую долю в общем имуществе всего человечества».

Что можно сказать об этом?

Прежде всего, авторы документа, сознательно или в искреннем заблуждении, выдают свои общественно-политические взгляды за Божественное откровение.

Может ли христианин придерживаться левых взглядов, выступать за экономические равенство и социалистические идеи вообще? В принципе, да.

Лично я, в отличие от авторов документа, успел пожить при реальном социализме, постоять в очередях за кусочком мороженого мяса, полечить зубы без анестезии — так что социалистическая риторика вызывает у меня мало энтузиазма. Стремление непременно утвердить равенство оборачивается построением общества репрессивного, бедного — в котором пара джинсов считается предметом роскоши — и все равно неравного, где партийная элита питается в спецраспределителях, пока остальные давятся в очередях. Но я отдаю себе отчет, что мои возражения против командно-распределительной экономики основаны на здравом смысле и историческом опыте, а не на Божественном откровении. Откровение не предписывает конкретного социально-экономического устройства — и это понятно, оно обращено к самым разным народам, живущим в самых разных условиях. Христиане могут иметь различные взгляды на наилучшее устроение экономики.

Авторы же документа выдают приверженность конкретной социально-экономической модели — социалистической — за нравственный и религиозный долг христианина. Как, например, они пишут:

«Для того чтобы обслуживать это неравенство, в двадцатом веке появились целые школы экономики, утверждающие, что оно необходимо сопутствует любой функционирующей экономической системе. Однако все аргументы, приводимые этими школами, в лучшем случае тавтологичны и доказывают лишь то, насколько обедняется нравственное воображение человека, когда оно оказывается в рабстве у идеологии. Церковь, напротив, должна полагаться на заверения Христа о том, что ищущих Царства Божия и правды его Господь обеспечит всем необходимым».

Или в другом месте

«И как бы политически некорректно это ни выглядело, Церковь должна быть готова осудить моральные нарушения в распределении общественных благ везде, где бы она их ни обнаружила»

Еще раз отмечу, что такие распределительские взгляды на экономику не греховны сами по себе (хотя, на мой взгляд, явно ошибочны). Что является греховной подменой — так этот попытка выдать их за Божественное откровение. Одно дело сказать «лично я, по своим человеческим соображениям, считаю, что раскулачивание мироедов будет содействовать общему благу» другое — «христианин обязан раскулачивать мироедов, такова воля Христа и учение Церкви».

Другая постоянная подмена, которая возникает в документе — это смешение между христианским состраданием к бедным и политическим лоббизмом. Разница тут достаточно очевидна. Милосердие — это когда я достаю деньги из своего бумажника и уделяю бедным. Политический активизм — это когда я требую от государства, чтобы оно достало деньги из вашего бумажника и отдало бедным, неизбежно потратив при этом какую-то часть на содержание самого распределительного механизма.

Второе не обязательно плохо — я сам считаю, что у государства должны быть социальные обязательства, а нынешняя эпидемия еще раз напоминает о том, что общие угрозы требуют именно государственного ответа. Но это не является актом личной добродетели — ведь я жертвую не своими, а вашими деньгами. Говорить, что раз Христос требует заботиться о бедных, Он тем самым требует распределительной экономики, есть явная подмена. Ни Христос, ни Апостолы, ни первые христиане не осаждали Ирода, Пилата или римского кесаря требованиями обложить богатых налогами в пользу бедных. Они уделяли нуждающемуся, как пишет Апостол, из заработанного своими (а не чужими) руками (Еф.4:28)

Еще одна подмена — смешение целей и средств. Христианская любовь желает, чтобы у ближнего было пропитание, доступ к медицине и образованию. Но эта цель не предопределяет средства, к которым мы прибегнем — эти средства остаются на наше рассмотрение. Кто-то считает, что с этим лучше справится социализм (на мой взгляд, исторический опыт этого не подтверждает), кто-то — что рынок — с некоторой, неизбежной, но не чрезмерной долей государственного регулирования.

Любовь здесь определяет наши цели — а вот какое средство нам следует избрать, уже вопрос человеческого рассуждения, а не Божественного откровения. Говорить, что забота о бедных требует распределительной экономики есть смешение цели (позаботиться о бедных) и средства, которое вам, по вашему мнению, кажется наилучшим.

Еще одна подмена — характерная для социализма в целом — это смешение заботы о бедных и ненависти к богатым, как будто общественное богатство есть постоянная величина, и если его прибавилось у богатых, то непременно убавится у бедных, а если раскулачить богатых, то бедные станут жить лучше. Опыт показывает, что это не так.

Я могу обратиться к своему личному опыту жизни при социализме — вот в магазине выбросили мясо, друзья обзванивают друг друга, и мы всей семьей несемся в этот магазин, всей — потому что дают по определенному количеству на человека. Там очередь и давка, в которой постоянно вспыхивают перепалки на тему кто где стоял. Мы дружили с другой семьей, там был мальчик моих лет — сначала меня выдавали за их сына, чтобы урвать лишний кусочек, а потом он, натянув шапку на нос, переходил к нам. Ну и стоять надо было полдня.

Директор магазина — и даже продавцы — были привилегированным классом, у них-то точно было мясо. Но никаких дач на средиземном море и майбахов, это точно.

В наши дни мясо лежит на каждом углу и во множестве видов — хочешь ешь, а хочешь — постись, и, наверное, у владельцев торговой сети виллы, майбахи и прочая бессовестная роскошь, которой я в своей жизни не увижу.

Ну и ладно. Пусть владелец сети будет бессовестно богат — а у меня будет возможность купить продукты не давясь, не сражаясь с этим всем «мужчина, вас здесь не стояло». Перепад в доходах у нас гораздо больше, чем был у нас с директором советского магазина — но меня не настолько сильно раздражает его вилла, чтобы вернуться к тем очередям, лишь бы у него, гада, виллы не было.

Раскулачивание владельцев торговой сети приведет только к тому, что небогатые люди вроде меня — и люди вовсе бедные, о которых, теоретически, заботятся авторы документа — будут сброшены к необходимости добывать кусочек мяса с боем. Люди, которые обогащаются, организовывая торговлю и производство, создают рабочие места, доставляют согражданам товары и услуги, и приносят немалую пользу тем самым простым и бедным людям.

Даже о банкирах, на которых авторы документа обрушиваются с большой яростью, как на «беспринципных ростовщиков» я могу сказать некое доброе слово — недавно мне пришлось делать зубы членам своей семьи, и теперь я выплачиваю кредит. Конечно, банк возьмет свои проценты. Но зубы сделали в хорошей клинике, высокооплачиваемые и высококвалифицированные специалисты, с полным обезболиванием, на хорошем оборудовании и из хороших материалов. Такая помощь была бы нам совершенно недоступна, если бы мы не могли взять кредит в банке — если бы «беспринципных ростовщиков» задушили высоконравственные социалисты.

Социалистическая стоматология — одно из ярких воспоминаний моего детства и юности, и я могу уверить авторов документа, что вы не повели бы туда ближнего, которого вы любите, если бы у вас был хоть малейший выбор — да, бесплатно, но зато очень больно и очень ненадежно.

Иначе говоря, раскулачивание богатеев совсем не означает улучшения жизни людей среднего достатка и бедняков. Любить бедных и ненавидеть богатых — это не связанные между собой вещи. И социализм скорее ненавидит богатых, чем любит бедных — а счесть это чем-то богозаповеданным невозможно.

Выдавать социалистическую политико-экономическую программу за Божественное откровение есть, возможно и добросовестное, но явное заблуждение.

Более того, документ воспроизводит весь современный левый политический набор — требование открытых границ, борьба с «антропогенным изменением климата», и тому подобное.

Высказываться об «антропогенном глобальном потеплении» — а равно отсутствии его антропогенного характера — могут климатологи. Это научный вопрос, который в идеале должны решать ученые. Сейчас, к сожалению, он в огромной мере является и политическим вопросом — потому что провозглашение глобальной угрозы предполагает и людей, которые обещают вас от этой угрозы спасти, если вы признаете их власть. Но, так или иначе, выступать с продвижением (истинных или ложных) научных, ( и в частности, климатологических) концепций — не миссия Церкви.  Такие концепции в любом случае не являются частью Божественного откровения, вверенного Церкви. Подавать веру в антропогенное глобальное потепление как часть учительства Церкви есть такая же нелепость, как объявлять учением Церкви его отрицание. Естественнонаучные утверждения лучше оставить ученым, а политикам — как и деятелям Церкви — не мешать им делать их работу, заранее объявляя ту или иную теорию политически или религиозно правильной.

Похожая проблема возникает и в вопросе миграции и открытых границ — это политический вопрос, требующий согласования интересов различных групп людей, и делать вид, что у него есть только одно нравственное и христианское решение, обрушиваясь на сторонников закрытых границ как на «расистов» есть подмена того же типа, о котором мы уже говорили. Если я скитающихся бедных иноземцев ввожу в свой дом, и терплю связанное с этим снижение моего комфорта и безопасности — я проявляю великую добродетель. Если я, без вашего согласия, ввожу их в ваш дом, возлагая тяготы и опасности на вас — это никак не моя жертва и не моя добродетель, и не проявление моей любви к кому бы то ни было, и такое обращение с вами и вашим домом никак не может быть вменено мне в христианскую обязанность.

Напротив, подобно тому, как глава семьи обязан заботиться о своих домашних, власти обязаны заботиться о своих согражданах — оказывая великодушную помощь иностранцам там, где это не ложится на сограждан чрезмерным бременем. Как говорит Апостол, «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1Тим.5:8)

Другой вызывающий возражения аспект документа — его отношение к межрелигиозному диалогу. Нет ничего неправильного в том, чтобы сотрудничать с верующими других религий — и вообще всеми людьми доброй воли — в деле поддержания мира или помощи нуждающимся. Но документ говорит не об этом:

«Церковь может провозглашать, что истинному Богу, в Котором живет, движется и получает свое бытие все человечество, повсюду поклоняются как христианские, так и нехристианские народы. И это лишь усиливает ее желание дать всем людям и народам осознание того, что лицо этого единого истинного Бога ясно сияет в Лике Иисуса Христа. Более того, Церковь, озаренная этим сиянием, вступает в диалог с другими религиями, полностью готовая к тому, чтобы получать наставления от их интеллектуальных, культурных и духовных достижений. Возможно, что так же, как Церковь первых веков извлекала пользу из многих философских, религиозных и культурных богатств дохристианской Европы, Малой Азии и Ближнего Востока, а со временем христианизировала их, так и теперь она может открыть для себя новые способы выражения своей веры или новые типы осмысления ее культурных проявлений и концептуальных форм через ознакомление, скажем, с великими философскими учениями и верованиям Индии, традициями Китая и в более широком смысле Дальнего Востока, с духовным опытом племенных народов по всему миру и так далее. Опять же, как настаивал Иустин Мученик, нами приветствуется все, что истинно и угодно Богу, ибо Логос пребывает повсюду и светит во всяком месте»

При некоторой туманности, вообще характерной для либерального богословия, здесь нельзя не отметить утверждения едва ли уместные для православных христиан. Каким образом нехристианские народы поклоняются истинному Богу? Каким образом, например, индийские почитатели богини Кали поклоняются Богу и Отцу Господа нашего Иисуса Христа? Кали тождественна Христу? Предполагать такое было бы крайне нелепо. Более того, в условиях, когда в Индии есть христиане и проповедуется Евангелие, каким образом мы можем сказать о людях, отклонивших проповедь о Боге, в Троице славимом и поклоняемом, что они все равно Ему поклоняются? Не будет ли  грубым пренебрежением к их выбору приписывать им такое поклонение — раз они от него отказались? У меня бы вызвало резкий протест, если бы кто-то стал утверждать, что на самом деле я поклоняюсь богине Кали — я слышал про эту богиню и поклоняться ей не собираюсь.  Не должны ли мы почтить и свободную волю иноверцев — и,  если они не хотят поклоняться Святой Троице,  признать за ними это решение?

Особенно странно звучит пожелание «открыть для себя новые способы выражения своей веры … через ознакомление, с …верованиям Индии, … с духовным опытом племенных народов»

Разве нам не сказано, что во Христе «обитает вся полнота Божества телесно, и вы имеете полноту в Нем, Который есть глава всякого начальства и власти» (Кол.2:9,10)? Чего нам не хватает во Христе и чем нас могут обогатить раскрашенные идолы Индии или шаманские практики племенных народов?

Не сказал ли Апостол, что «язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу. Но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами» (1Кор.10:20)? Не первая ли заповедь декалога говорит «да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (Исх.20:3)?

До ознакомления с этим документом можно было надеяться, что наш конфликт с Константинополем носит скорее административный, а не вероисповедный характер. Хотя дальнейшее сползание Константинополя в богословский либерализм — учитывая те политические круги, прежде всего, в демократической партии США, на которые ориентируется Фанар — было предсказуемо, можно было надеяться на лучшее. Сейчас, увы, такое сползание стало официально заявленным фактом, перед которым мы поставлены. Это очень печально, но игнорировать это невозможно.