На подступах к национальной идеологии. Уроки из истории.

На экран выходит многосерийный документальный фильм митрополита Псковского и Порховского Тихона «Гибель империи. Российский урок». Он посвящен одному из главных событий в истории России – кровавому Февральскому перевороту 1917 года, положившему начало смуте, которая угрожала самому существованию Российского государства. Это фильм исторический и историософский, и в то же время он актуален: он призван послужить предостережением от повторения подобных экспериментов. Фильм побуждает к размышлениям о прошлом и будущем России, об угрозах, подстерегающих страну.

Одна из них заключается в отсутствии отчетливо артикулированной государственной идеологии, тотальный отказ от которой зафиксирован Российской Конституцией, принятой в экстремальных обстоятельствах на развалинах расстрелянного Белого дома. С тех пор прошло без малого 30 лет. Общество подходит к осознанию необходимости признания высших ценностей, которые бы не разъединяли, но сплачивали людей.

В советскую эпоху идеологию черпали из сочинений К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, вываривая из цитат компендиумы с изложением их идей на уровне, доступном широкому читателю. В 1990-е годы термин «идеология» травили, объявляли обсценным, непристойным, но при этом рекламировали сочинения Ф. фон Хайека и К. Поппера – апологетов «открытого общества», выдавая содержавшиеся в них рассуждения за непререкаемую истину, исповедание которой объявлялось критерием профессиональной пригодности, своего рода цензом для чиновников, по крайней мере тех из них, которые служили по экономическому и финансовому ведомствам. Плоды неукоснительного следования рецептам Хайека во всем блеске обнаружились в конце 1990-х, когда после финансового коллапса, названного «дефолтом», для продления самого существования страны понадобилось срочно скорректировать ее экономический и политический курс.

Национальную идеологию не сочиняют. Можно лишь сформулировать те принципы, которые укоренены в религиозных, этических, политических традициях народов и стран: действовать созидательно в долгой перспективе способны только те идеи, которые органичны, когда они проросли в самую ткань народного миросозерцания и в национальную жизнь в ее разных проявлениях. Речь идет об исторических константах или своего рода архетипах. Задача состоит в их выявлении и затем отчетливом и ясном публичном проговаривании.

Фундаментом охранительной консервативной идеологии, заслоном против революционной, нигилистической и подрывной пропаганды служит традиционная религия: в России – Православие, религия большинства: в лоне Православной Церкви в свое время созидалось само наше государство. Но русские люди за много веков сосуществования бок о бок с народами, исповедующими монотеистические религии ислам и иудаизм, научились мирно и дружелюбно уживаться с ними, видеть в мусульманах и иудеях своих полноценных соотечественников. В интересах Российского государства поддержка существующих у нас традиционных религиозных общин.

Идеология, базируясь на религиозной вере, включает в себя и политический компонент. Размышляя о перипетиях исторического пути России, не трудно обнаружить, как при смене государственного строя, экономических формаций, стилей высокой и бытовой культуры, замене одних пропагандистских лозунгов на другие у нас существовала в своей основе одна и та же политическая модель, одна и та же конфигурация властной структуры, слом которой каждый раз ввергал страну в пучину бедствий, будь то эпоха самозванцев и семибоярщины в начале XVII века, революционное десятилетие, открывшееся февралем 1917 года, или третья смута, пролог к которой получил игривое название «перестройка».

На протяжении всей истории в России существовала одна и та же конфигурация властной структуры, слом которой каждый раз ввергал страну в хаос

Чтобы лучше разобраться в этой закономерности, полезно обратиться к политологической классике, к учению Аристотеля о формах государственного правления, скорректированному Т. Гоббсом. Аристотель выделил 6 моделей государственного устройства:

1. монархию, когда власть принадлежит одному лицу,
2. аристократию, когда власть принадлежит нескольким лицам,
3. и политию, когда власть принадлежит всем полноправным гражданам.

От этих правильных форм правления, при которых власть служит общему благу, он отличал неправильные, когда каждая из сформулированных им моделей правления действует в извращенном виде, а носители власти преследуют личные цели. Таковыми он считал

4. тиранию,
5. олигархию
6. и демократию.

Английский мыслитель XVII века Гоббс упростил схему Аристотеля, считая аксиологический принцип различения монархии и тирании, аристократии и олигархии, политии и демократии лишенным оснований, поскольку в зависимости от личных интересов и вкусов одну и ту же форму правления довольные ею назовут монархией, а недовольные – тиранией; так же, считал он, обстоит дело и с противопоставлением аристократии (правления лучших) олигархии (правлению немногих), а политии – демократии. В результате подобной деконструкции у Т. Гоббса осталось три модели правления:

• монархия (единовластие),
• олигархия (правление узкого круга лиц)
• и демократия.

При этом наследственный принцип передачи верховной власти, который в современном массовом представлении ассоциируется с монархией, не является непременным атрибутом монархического правления. В Римской империи и преемственно связанной с нею империи Ромейской, или Византийской, не существовало института наследников престола, и переход верховной власти от императора к его сыну или иному близкому родственнику имел место как часто повторяющийся факт, но не вытекал из какой бы то ни было правовой нормы, так что у потомков свергнутого императора, в отличие от западноевропейских монархий, не было юридических оснований для борьбы за престол. Легитимную монархию в Риме и Константинополе не отождествляли с династическим правлением. Легитимация монарха осуществлялась в Византии следующим образом: при вакансии престола армия (реально ее генералитет, присутствующий в столице) избирала своего верховного главнокомандующего – императора, тут же совершался обряд поднятия избранника на щите, затем его же утверждал сенат, после чего императора благословлял на царство патриарх, и наконец его избирал народ – приветственными аккламациями на ипподроме перед скачками. Государственный строй, сложившийся в нашей стране в 1930-е годы, Т. Гоббс, наверно, назвал бы монархией, но точно не демократией и не олигархией, которая правила бал у нас в 1920-е. Никакой 4-й формы правления Гоббс не предусматривал, потому что при своих обширных исторических знаниях он нигде ее не обнаружил.

«Православие, самодержавие, народность»

Одним из примеров идеологем, которые не придуманы «от ветра головы своея», не подслушаны на стороне, но синтезируют многовековой исторический опыт, может служить знаменитая уваровская формула «Православие, самодержавие, народность». Над ней потешались, ее клеймили, от нее отрекались, ее запрещали и изгоняли, а она по-своему прорастала снова и снова в нашей истории, хотя бы и в превращенных, деформированных видах, но со своими узнаваемыми чертами.

Государственный строй, благодаря которому Русь преодолела удельную раздробленность и освободилась от золотоордынского ига, в основных чертах сложился в правление великого князя Ивана III, и затем он был теоретически осмыслен и обоснован в царствование его внука святителем Макарием, И. Пересветовым и Иваном Грозным в его знаменитой переписке с Андреем Курбским. Некоторое время назад появилась курьезная идея канонизации Иоанна IV. Виновный в убийстве святых не мог быть сам причислен к лику угодников Божиих. Но это вовсе не значит, что он не был великим правителем и не был также выдающимся писателем и мыслителем.

Пафос его посланий князю Андрею Курбскому – в отстаивании права государя на подавление боярской олигархии, противостоящей воле монарха, несущего перед Богом ответственность за благо вверенной ему державы:

«Аще не под единою властию будут, аще крепки, аще и храбри, аще и разумни, но обаче женскому безумию подобни будут, аще не под единою властию будут… Понеже убо Русская земля правится Божиим милосердием, и Пречистыя Богородицы милостию, и всех святых молитвами, и родителей наших благословением, и последи нами, своими государи, а не судьями и воеводы, ниже ипаты и стратиги».

Самодержавие, прежде обозначавшее суверенитет, независимость, которую Московское княжество обрело в правление деда Ивана Грозного, его внук интерпретировал уже и как независимость самодержца от кого бы то ни было кроме Господа Бога, как власть, не ограниченную никакими земными инстанциями. Своему адресату царь внушает идею, в которой содержится квинтэссенция его воззрений на правильный государственный строй: подобно тому, как царь перед Богом, будучи Его рабом, равен всякому другому человеку, хотя бы и нищему:

«Безсмертен же быти не мнюся, понеже смерть Адамский грех, общедательный долг всем человеком; аще бо и порфиру ношу, но обаче вем се, яко по всему немощию подобно всем человеком, обложен есмь по естеству»,

так и родовитый вельможа перед царем равен всякому другому подданному, хотя бы и самого низкого звания, перед царем и он холоп:

«А жаловати есми своих холопей вольны, а и казнити вольны же… А всеродно вас не погубляем; а изменником бо везде казнь и опала живет».

Как царь перед Богом, будучи Его рабом, равен всякому другому человеку, даже нищему, так и родовитый боярин перед царем равен всякому другому подданному

Один из атрибутов монархии – сакральность, присутствие в ней санкции свыше: монархи правят «Божией милостью». Российских царей при восшествии на престол помазывали святым миром; это священнодействие заимствовано было у Византии, в свою очередь перенявшей этот обряд у испанских вестготов. Удивительно, но некий образ сакральности обнаруживается при наличии сильной личной власти и там, где юридически монархия не предусмотрена. Этот феномен выдает современный журналистский жаргон: когда глава государства или правительства воспринимается как национальный лидер или вождь, молва наделяет его «харизмой», что в переводе с греческого на русский значит «помазание», или «благодать», иными словами, даже люди, не верующие в Бога, говоря о харизме, уподобляются Валаамовой ослице, изрекавшей истину, постичь которую она не могла ввиду своего неразумия, а хозяин ее Валаам не желал по своему нечестию.

Русская Православная Церковь выразила оценку разных форм государственного устройства в «Основах социальной концепции», поставив монархию в духовном отношении выше демократии:

«При монархии власть остается богоданной… Современные демократии, в том числе монархические по форме, не ищут Божественной санкции власти. Они представляют из себя форму власти в секулярном обществе, предполагающую право каждого дееспособного гражданина на волеизъявление посредством выборов» (III, 7).

Что же касается демократии, существование которой декларируется в большей части современных конституций, то и с расхожим, и с профессиональным употреблением этого термина наблюдается немало недоразумений. Демократию сближают или даже отождествляют с либерализмом, с обеспечением гражданских прав, с гарантиями безопасности личности, с так называемыми правами человека. Тиранический режим и бесправие при этом отождествляются с автократией, с абсолютистским правлением. О том, насколько неосновательны подобные отождествления, ясно говорит ряд исторических примеров.

Сравним степень безопасности человека во Франции в эпоху Абсолютизма и после 1789 года, когда в стране процвела демократия с присущими ей уличными фонарями, употреблявшимися в качестве виселиц, и с гильотиной, с пожиранием революцией не только противников – аристократов и клерикалов, заодно с крестьянами Вандеи, – но и своих прославленных сыновей: Дантона, Бабефа, Робеспьера, Сен-Жюста.

А в Англии когда было безопасней: в правление Стюартов или в годы революции, столь щедрой на гекатомбы человеческих жертвоприношений?

И наконец, обратимся к отечественной истории и к русской революции и сравним защищенность человеческих жизней при самодержавии и при Временном правительстве, когда страну наводнили банды вооруженных дезертиров. Курьезное обстоятельство: когда февральский режим обанкротился, появился образ «Керенского на белом коне» – карикатурный для тех, кто знал его лично, но, как надеялись его сторонники, способный увлечь народные массы, сохранившие в глубинах своего сознания, которое и тогда, и позже аттестовали как царистское, идеал праведного правителя – царя или вождя. Вакансия «харизматического» вождя спустя десятилетие была, как известно, заполнена, и для этого не понадобилось умения гарцевать на коне, на который пытались усадить незадачливого временного премьера.

А что же такое «демократия»? В переводе с греческого – это, как известно, «народовластие», которое реально существовать могло лишь в полисах – античных городах-государствах, подобных современному Сан-Марино: граждане полиса могли собраться на городской площади (агоре) и принимать большинством голосов, поданных тут же на месте, политические решения. В больших государствах это физически невозможно.

В больших государствах реальная демократия физически невозможна

Когда Рим вырос далеко за городские стены, за померий, в нем утвердилось олигархическое правление сената при сохранении фикции демократической республики: высшим органом власти признавалось народное собрание в виде сепаратных комиций, которые на деле лишены были возможности принимать решения, расходившиеся с постановлениями сената – сенатусконсультами: формально своего рода рекомендациями. Жившие в советские времена помнят, что механизм власти устроен был у нас так, что постановления партийных органов, не имевшие формальной юридической силы, подлежали на деле неукоснительному исполнению. Когда же Римская республика, распространившись на три части света, не могла уже существовать без профессиональной наемной армии, заменившей гражданское ополчение, то править в ней стал верховный главнокомандующий вооруженных сил – император, притом что государство по-прежнему называлось республикой, комиции продолжали созываться от случая к случаю, а роль сената стала столь же декоративной, как и у комиций.

Юридическое здравомыслие римского народа отвергало идею представительного правления, которое демонстрируют современные парламенты, избираемые народом и даже всеобщим голосованием, но народу фактически не подконтрольные. В XVIII веке представительное правление, существовавшее в Англии, критиковали и справа апологеты абсолютной монархии, и слева радикальные демократы, особенно остро и зло – Ж.-Ж. Руссо. Он не находил в английском парламенте признаков прямой демократии – народоправства, которое в его время существовало в городах и кантонах родной ему Швейцарии. Парламент и формируемое им правительство он считал, и вполне основательно, органами олигархического правления – власти привилегированного меньшинства – над народом.

Очевидно, что прямое демократическое правление реально может действовать на уровне муниципий, в виде, например, российского сельского «мира» – сходки или в виде городских коммун в Италии или Франции.

Прямое демократическое правление реально может действовать лишь на уровне муниципий, в виде, например, российского сельского «мира»

Какую же роль играет в наше время демократия как декларируемая в конституциях форма государственного правления? Роль легитимации власти, в своем реальном функционировании везде и всюду обнаруживающей монархическую или олигархическую природу, чаще всего не в чистом виде одну или другую, а при смешении элементов того и другого начала в разных пропорциях.

Исторический опыт России неопровержимо доказывает, что благом для нас является минимум олигархического элемента. Это не значит, что олигархический или, скажем иначе, аристократический (не в средневековом значении слова, а как у Аристотеля, у которого аристократия тождественна меритократии) принцип не уместен нигде и никогда. Он правомерно действует там, где требуется экспертная оценка: было бы нелепо проводить защиту научных диссертаций на демократических началах с включением в ученый совет студентов, уборщиц и сторожей, равно как и принимать решения о присвоении ученых степеней по личному усмотрению ректора/директора. В подобных ситуациях адекватным органом принятия решения является олигархический ученый совет. В государственных делах есть место участию олигархического элемента, но не как коллегиальный обладатель власти, а в качестве корпорации советников носителя верховной власти, исполнителей его предначертаний.

Речь идет, разумеется, не об олигархах на современном сленге, не о сверхбогатых собственниках. Экономическая тема – за рамками настоящей статьи. Очевидно только, что и владельцы частных капиталов обязаны служить национальным, то есть государственным и народным интересам, что компрадорскую разновидность экономической деятельности следует трактовать как криминал наравне с торговлей наркотиками, что полярные экономические модели вроде бандитского капитализма 1990-х годов и тоталитарного государственного капитализма предшествующей эпохи, названного «развитым социализмом», обнаружили свою исчерпанность и бесперспективность, а какую модель экономики следует предпочесть – социальное государство, народный капитализм, смешанную экономику, корпоративную модель или нечто иное, – об этом профессионально могут судить экономисты.

Скелет государства составляют вооруженные силы – армия, полиция, а в войсках принцип единоначалия вне конкуренции. Когда он был подорван у нас в ходе Февральской революции, армия развалилась, и Россия была обречена на смуту, на затяжную гражданскую войну. Монархическое правление в любом случае подразумевает больше демократии, чем правление олигархическое. Господство олигархии всегда вызывало раздражение народных масс, провоцировало недовольство чаще, чем единоличная власть правителя, перед которым юридически все равны – от высших чинов до малых сих. Самодержавие и народность уживаются не только в идеологеме С.С. Уварова, но и в реальной жизни, и не только у нас в России: когда во Франции власть захватил Наполеон, то народ в большинстве своем, и даже многие из «бешеных якобинцев», охотно покорились ему, вырвавшему Францию из рук насквозь коррумпированной и поощрявшей повсеместную коррупцию олигархической Директории.

Демократическое голосование служит лишь способом легитимации власти, которая осуществляется реально по монархической или олигархической модели

В современном мире всеобщее и только в этом смысле слова демократическое голосование служит лишь способом легитимации власти, которая осуществляется реально по монархической или олигархической модели. Легитимирующие власть демократии бывают разных видов: беспартийные, однопартийные, двухпартийные или многопартийные: существуют демократии китайская, кубинская, иранская; в прошлое ушла, уступив место кровавой смуте, ливийская джамахирия, созданная М. Каддафи, при котором уровень жизни в Ливии далеко опережал все страны Африки и приближался к среднеевропейскому. Демократия западного типа, может быть, и не худшая из демократий, но и не лучшая из них. Было бы странно Китаю, блистательно справившемуся с губительной пандемией, подражать в государственном строительстве Франции или Соединенным Штатам. Но и у России также нет разумных причин состоять в учениках так называемого «цивилизованного мира», в действительности всего лишь его западного фрагмента, пережившего на фоне китайских успехов банкротство.

У разных стран, разных народов и цивилизаций проложены свои исторические колеи, и сходить с них, перепрыгивая на ходу, рискованно и глупо. Это не значит, конечно, что не следует заимствовать чужих изобретений, новаций и таких практик, которые могут быть с пользой применены в собственном доме. Российское государство, история которого насчитывает около 12 веков, вполне взрослый политический субъект, которому негоже поступать в ученики Соединенным Штатам.

Трагический опыт двух рукотворных катастроф, устроенных под фанфары либеральных и демократических тирад, с реверансами в сторону Запада, обнажил непригодность для России западных рецептов государственного строительства, тем более что и сам Запад уперся в тупик, из которого нелегко выбраться. Господствующий на современном Западе тренд переинтерпретировал классический лозунг «свобода, равенство и братство» в требование свободы суррогатного деторождения по найму, свободы трансгендерных операций, эвтаназии, равенства однополых союзов с традиционными браками. Благо тем странам и народам, которые сумеют поставить заслон против этих новейших «либеральных» и «демократических» ценностей.

«Москва – Третий Рим»

Значит ли это, что России следует, охраняя себя от внешних инфекций, закрыться на политический карантин, выбрать путь изоляции, подыгрывая тем, кто выстраивает вокруг нее железный занавес? Совсем нет. Глухая оборона – это бесперспективный способ ведения навязанной нам войны, способный лишь отложить поражение. В осажденной крепости проемы для ворот не закладывают камнем или кирпичом – их запирают, чтобы защититься от вражеских вторжений, от диверсий, но открывают для друзей и союзников, для боевых вылазок, для того, чтобы профессионалы, выйдя за ворота, могли на месте выполнить рекогносцировку и даже получать сведения о планах противника.

Изоляция нам не нужна не только потому, что опасности грозят России в основном со стороны лишь одного из фрагментов современного мира, экономически самого благополучного, но утратившего былой ресурс доминирования. Есть еще одно замечательное и перспективное для нас обстоятельство. Запад не однороден. Навязываемые ему глобалистами сатанинские ценности чужды его большинству и абсолютно неприемлемы для присутствующих там сил, способных к сопротивлению истеблишменту, сделавшему ставку на расчеловечивание человека.

В контексте международных отношений уместно обратиться к упомянутой ранее формуле старца Филофея: «Москва – Третий Рим, а Четвертому не бывать». Старец Филофей не выдумал учение о Третьем Риме, а только нашел точные слова для того, чтобы обозначить место православной Руси после падения Нового Рима – Константинополя в системе координат христианского мира. Нет нужды доказывать, что идея эта не устарела, – достаточно вспомнить о том, как актуально звучало это изречение на всю Россию и на весь мир с экрана в гениальном фильме С. Эйзенштейна «Иван Грозный», первая серия которого была смонтирована в разгар Великой Отечественной войны. В наше время изречение «Четвертому Риму не бывать» способно снова мобилизовать не только народы нашей страны, но и тех, кому тягостно иго, возложенное на них современными претендентами на мировое господство. Апокалиптический акцент учения старца Филофея – «Четвертому Риму не бывать» – ныне звучит особенно актуально.

Учение о Москве как Третьем Риме обозначает место России в историческом процессе (диахронный аспект) и в синхронной конфигурации государств и народов. Для лучшего уяснения семантики Филофеевой формулы и пределов ее актуального приложения необходимо обозначить, что у нее имеются цивилизационные, а значит конфессиональные и даже территориальные границы. Она не имеет отношения ни к Китаю, ни к Индии и лишь соприкасается с миром ислама. Регион ее действия – мир христианский, а в наше время корректности ради надо добавить, что также и постхристианский, Бог весть, на время или до скончания века отпавший от Христа. Москва, согласно учению старца Филофея, после падения Константинополя – Нового Рима заняла его место в православной ойкумене, стала Третьим Римом. К христианскому Западу, сердцем которого остается Ветхий Рим, православная Россия относится как к миру родственному, но с сознанием своего первородства, потому что только Православие хранит в неприкосновенной чистоте учение Христа, подвергшееся искажениям в иных христианских конфессиях. Христиане Запада нам по-разному близки, в то время как постхристианский Запад знаменует приближение конца истории.

Третьему Риму не пристало устраняться от защиты христианских начал в устройстве семьи и общества везде, где им грозит дискредитация

Учение старца Филофея усваивает Москве, что значит для России долг трансграничного патронажа над православными христианами, над теми из них, кто нуждается в защите и ищет ее: если бы в 1990-е годы руководство нашего государства не утратило сознания этого долга, Югославия не была бы растерзана, а православные сербы не были бы унижены и изгнаны из самого сердца своей страны – из Косова. Третьему Риму не пристало устраняться от защиты христианских начал в устройстве семьи и общества везде, где им грозит дискредитация и уничтожение со стороны строителей миропорядка, враждебного Божественному Промыслу о человеке и человечестве.

Учение о Третьем Риме дает России право на солидарное участие со всеми традиционалистами в борьбе против конструкторов откровенно богопротивного Четвертого Рима, которому, конечно же, не бывать, – вопрос заключается только в том, удастся ли заблаговременно разрушить наспех строящуюся новую Вавилонскую башню или конец ее строительству будет положен Вторым пришествием. Вступив в упорное противостояние царству зла, Третий Рим не останется в одиночестве, но, напротив, обретет бесчисленный сонм сторонников и союзников на всех континентах – тех, кто не хочет, чтобы их детей и внуков принуждали к однополым бракам, чтобы их правнуков зачинали in vitro – в пробирках, чтобы на смену потомкам Адама пришло племя гомункулов. Россия призвана противостоять затеянной глобалистами антропологической катастрофе.